Отрыл достойнейший цикл по теме, обозначенной в заголовке. Имел место быть на «Радио Свобода» аккурат в нонешнем месяце нонешнего года, четыре части, в которых компактно, но выразительно изложены основные меры и результаты, пожалуй, крупнейшего аграрного преобразования в истории России. Рассказывал о них один из лучших специалистов по теме, профессор нашего родного РГГУ М.А. Давыдов, тексты выложены на сайте «Радио Свобода», ознакомиться с ними можно следующим образом:
Часть 1 - Столыпинская реформа: диктатура крестьянской общины
Часть 2 - Столыпинская реформа: диктатура права
Часть 3 - Столыпинская реформа: диктатура слова
Часть 4 - Столыпинская реформа: значение и результаты
Ниже я выбрал кое-какие выжимки, дабы пробудить интерес к текстам, а заодно представить интересующимся данную, полностью мною разделяемую точку зрения на вопрос. Итак:
Столыпин говорил, что пока крестьянин беден, пока он не обладает личной земельной собственностью, пока он находится в тисках общины, он остается рабом и никакой писаный закон не даст ему гражданской свободы. Крестьянин должен сам избрать тот способ пользования землей, который его устраивает. И закон не должен учить крестьян, не должен ему навязывать готовые решения и теории.
[аграрная реформа] началась указом от 9 ноября 1906 года. Он уничтожил принудительное прикрепление к общине. Но чтобы крестьянин окончательно стал свободным, было необходимо дать ему возможность закрепить за собой результаты труда и сделать его полноценным собственником.
...указ 9 ноября позволял каждому крестьянину выделить свою надельную землю из общины. Хочет этого община или нет, он уже не спрашивал.
Пик укрепления в собственность падает на первые годы реформы, а потом начинается снижение. И на этом весьма зыбком основании Ленин когда-то написал о провале реформы. Но дело в том, что с 1910 года не надо было больше подавать заявления, закон был так устроен, что в тех общинах, в которых не было передела земли с 1861 года, земли автоматически считались перешедшими в собственность. А документы получить как-то не торопились.
Идея провала реформы как раз идет от работ Ленина. А рассматривать надо не число «укрепленцев», что, конечно, само по себе очень важно, но главное число и площадь землеустроенных хозяйств. Потому что действительно земли много не могло быть. Хотя посмотришь на карту России, кажется какая у нас большая страна. Но ясно же, что огромная часть просто непригодна для сельского хозяйства. И правительство пошло на землеустройство, то есть реструктурирование уже существующей земельной собственности.
В России землепользование и землевладение было юридически крайне запутано, а в ряде районов просто не было официального размежевания – границы землевладений не были определены. Поэтому прежде чем перейти к единоличному землеустройству, надо было определить границы между селениями. А площади огромные – этим и занималось групповое землеустройство.
С 1912 года началась новая жизнь. Новый закон учел пятилетний опыт реформы, значительно расширил права и обязанности землеустроительных учреждений, уточнил все действия, определил круг лиц, которые могли пользоваться законом. То есть облегчил проведение реформы. И главное усилилось внимание к юридическим аспектам. Юридическая сторона реформы стала намного жестче. Появился очень важный момент – землеустроительные комиссии получили права земельных судов. [...] Это сдвинуло реформу там, где она буксовала в первый период.
Крестьяне относились [к реформам] по-разному в разных районах и в разные годы. Это один их самых интересных и сложных вопросов. Женщины, кстати, очень часто были против реформы. Им не всегда хотелось разъезжаться, например, на хутора, вместе – интереснее. Крайне важный момент – это состав землеустроительных комиссий. Реформа напрямую зависела от того насколько хорошо работали землеустроители, их помощники, члены и главы комиссий. Это же сложнейшее дело – убедить крестьянский сход. Там десятки, сотни и даже тысячи людей, ведь были села и в полторы тысячи дворов. Говорить надо было так, чтобы крестьяне тебя поняли. И такие люди были.
Никто не рассчитывал на такой успех реформ, ни Столыпин, ни его помощники. Не хватало землемеров. И если бы не мудрое решение устраивать краткосрочные землемерные курсы, работать было бы некому. За годы реформы численность землемеров выросла официально в 11-12 раз, реально даже больше.
Если мы рассмотрим данные о землеустройстве, то мы увидим, что в 1907-15 годах заявления о землеустройстве поступили от 6,2 миллиона крестьянских дворов. Это более половины всех дворов в стране вообще и свыше 70% общинных дворов. Всего за эти годы успели пройти все стадии, а стадий было четыре и процедура была непростой, 2,4 миллиона дворов, из них 64% было утверждено во втором этапе. А общая обмерянная площадь превысила 20 миллионов десятин. А всего землеустройством было охвачено порядка 375 тысяч квадратных километров - это больше, чем территория современной Германии. Все были поражены масштабом. Но большая часть заявлений о землеустройстве – почти две трети – так и не успела пройти рассмотрение.
Можно сказать, что реформа расколола русское общество надвое. Парадоксально, что в неприятии реформы сошлись и правые – консерваторы и монархисты, и левые всех оттенков – от социалистов до кадетов. Через законодательные органы реформа проходила минимальным большинством. [...] В этом проявилась одна из самых уродливых, на мой взгляд, черт развития пореформенного общества – общиномания или даже общинопатия.
Несмотря на то, что выдающийся русский историк Б.Н. Чичерин убедительно показал, что русская община была фактически порождением введенной Петром подушной подати и сформировалась в 1718-24 годах, апологеты общины доказывали, что община существовала всегда – со времен Киевской Руси. Вся эта полемика похожа на критику «новой хронологии» и реакцию на эту критику самим Фоменко и его сторонниками – они эту критику просто игнорируют.
Сегодня степень идеологизированности русского общества второй половины XIX – начала XX века трудно представить. Иногда возникает полное ощущение чтения газеты «Правда» застойного времени.
Что такое община? Это если смотреть на нее из московских и петербургских кабинетов – это эмбрион будущего социального строя или гарантия стабильности. А на самом деле это же самая натуральная принудиловка. Все по Шарикову – взять и поделить. Это чистой воды новое издание крепостничества.
Гибель Петра Аркадьевича реформу не остановила, поскольку механизм оказался настолько отлаженным, что несмотря на противодействие и в земствах, и в министерстве финансов, реформа шла вперед.
В 1914 году было подано 800 с лишним тысяч ходатайств, больше чем в любом другом году за все время реформ с 1907 по 1911. Обычно заявления подавали по окончанию полевых работ – в ноябре-декабре, то есть заявления крестьяне подавали, когда война уже началась. И в 1915 году реформа продолжалась, продолжалась она и в 1916. Даже недалеко от фронта.
Примерно к середине XX века Россия естественной силой вещей стала бы европейским лидером, и так думаю не только я. Столыпинская модернизация позволяла людям раскрыться, и потому раскрывала огромный потенциал Российской империи. Реформа сделала бы нашу страну европейским лидером без тех страшных потрясений, которые выпали на ее долю в XX веке.
Сельское хозяйство вообще, если оно не искалечено полувековой советской властью, довольно мобильная структура.
Конкретный итог аграрной реформы, промежуточный в данном случае, заключается в том, что она стабилизировала ситуацию в стране, во многом успокоила деревню, то есть решила тактическую задачу, которая перед ней стояла.
Реформа оказалась глобальным преобразованием, которое имело серьезнейшие перспективы. Я не устаю повторять при каждой удобной возможности, что лично для меня в изучении реформы важно было одно: понять, способен ли наш народ меняться. Я считаю, способен. Первая мировая война и революция не позволили решить стратегическую задачу и в этом смысле все реформы Столыпина воистину прерванный полет, начавшийся весьма успешно.
Я хотел бы заметить беспрецедентный рост кооперации в эти годы. [...] Росли суммы местных вкладов, ссуды в сберегательных и кредитных товариществах. Начала набирать оборот агрономическая помощь и ссудо-сберегательные финансовые механизмы. [...] Стало развиваться и внешкольное образование, лекции и другие формы.
У меня простой образ: столыпинская реформа – это марафонский забег, который по независящим от спортсменов причинам был прерван не дойдя до середины.
Не все крестьяне, что вышли на хутор, стали сдавать свою землю в аренду. Большинство прикладывали силы к обработке своей земли. Разительно изменилась психология. Любую канавку огородят, овраг будут укреплять, лес не будут трогать. Кроме того, необходимо отметить гигантский рост использования сельхозтехники.
Более полувека с середины XIX века большая и влиятельная часть образованного русского общества, путая отсталость с самобытностью (как будто в пореформенной России кроме общины гордиться было нечем) жила с сознанием собственной уникальности и неповторимости и ради этого отстаивала реально худшую жизнь для русского народа, чем ту, которой он был достоин и которую мог иметь.
Петр Аркадьевич Столыпин, патриот во всей силе этого слова, начал масштабную и предметную борьбу с этим коллективным безумием, понимая, что если Россия хочет сыграть ту роль, которую она стремится сыграть, то надо жить не утопиями Николая Первого или раннего Маркса, не народническими конструкциями, не снами Веры Павловны, при этом искусственно задерживая развитие страны, а реальными потребностями и возможностями ее народа, реализация которых и вывела бы страну к действительно новой жизни, не в большевистском понимании, конечно. И в этом смысле реформы и личность Столыпина остаются актуальными и сегодня, я в этом глубоко убежден.
Часть 1 - Столыпинская реформа: диктатура крестьянской общины
Часть 2 - Столыпинская реформа: диктатура права
Часть 3 - Столыпинская реформа: диктатура слова
Часть 4 - Столыпинская реформа: значение и результаты
Ниже я выбрал кое-какие выжимки, дабы пробудить интерес к текстам, а заодно представить интересующимся данную, полностью мною разделяемую точку зрения на вопрос. Итак:
Столыпин говорил, что пока крестьянин беден, пока он не обладает личной земельной собственностью, пока он находится в тисках общины, он остается рабом и никакой писаный закон не даст ему гражданской свободы. Крестьянин должен сам избрать тот способ пользования землей, который его устраивает. И закон не должен учить крестьян, не должен ему навязывать готовые решения и теории.
[аграрная реформа] началась указом от 9 ноября 1906 года. Он уничтожил принудительное прикрепление к общине. Но чтобы крестьянин окончательно стал свободным, было необходимо дать ему возможность закрепить за собой результаты труда и сделать его полноценным собственником.
...указ 9 ноября позволял каждому крестьянину выделить свою надельную землю из общины. Хочет этого община или нет, он уже не спрашивал.
Пик укрепления в собственность падает на первые годы реформы, а потом начинается снижение. И на этом весьма зыбком основании Ленин когда-то написал о провале реформы. Но дело в том, что с 1910 года не надо было больше подавать заявления, закон был так устроен, что в тех общинах, в которых не было передела земли с 1861 года, земли автоматически считались перешедшими в собственность. А документы получить как-то не торопились.
Идея провала реформы как раз идет от работ Ленина. А рассматривать надо не число «укрепленцев», что, конечно, само по себе очень важно, но главное число и площадь землеустроенных хозяйств. Потому что действительно земли много не могло быть. Хотя посмотришь на карту России, кажется какая у нас большая страна. Но ясно же, что огромная часть просто непригодна для сельского хозяйства. И правительство пошло на землеустройство, то есть реструктурирование уже существующей земельной собственности.
В России землепользование и землевладение было юридически крайне запутано, а в ряде районов просто не было официального размежевания – границы землевладений не были определены. Поэтому прежде чем перейти к единоличному землеустройству, надо было определить границы между селениями. А площади огромные – этим и занималось групповое землеустройство.
С 1912 года началась новая жизнь. Новый закон учел пятилетний опыт реформы, значительно расширил права и обязанности землеустроительных учреждений, уточнил все действия, определил круг лиц, которые могли пользоваться законом. То есть облегчил проведение реформы. И главное усилилось внимание к юридическим аспектам. Юридическая сторона реформы стала намного жестче. Появился очень важный момент – землеустроительные комиссии получили права земельных судов. [...] Это сдвинуло реформу там, где она буксовала в первый период.
Крестьяне относились [к реформам] по-разному в разных районах и в разные годы. Это один их самых интересных и сложных вопросов. Женщины, кстати, очень часто были против реформы. Им не всегда хотелось разъезжаться, например, на хутора, вместе – интереснее. Крайне важный момент – это состав землеустроительных комиссий. Реформа напрямую зависела от того насколько хорошо работали землеустроители, их помощники, члены и главы комиссий. Это же сложнейшее дело – убедить крестьянский сход. Там десятки, сотни и даже тысячи людей, ведь были села и в полторы тысячи дворов. Говорить надо было так, чтобы крестьяне тебя поняли. И такие люди были.
Никто не рассчитывал на такой успех реформ, ни Столыпин, ни его помощники. Не хватало землемеров. И если бы не мудрое решение устраивать краткосрочные землемерные курсы, работать было бы некому. За годы реформы численность землемеров выросла официально в 11-12 раз, реально даже больше.
Если мы рассмотрим данные о землеустройстве, то мы увидим, что в 1907-15 годах заявления о землеустройстве поступили от 6,2 миллиона крестьянских дворов. Это более половины всех дворов в стране вообще и свыше 70% общинных дворов. Всего за эти годы успели пройти все стадии, а стадий было четыре и процедура была непростой, 2,4 миллиона дворов, из них 64% было утверждено во втором этапе. А общая обмерянная площадь превысила 20 миллионов десятин. А всего землеустройством было охвачено порядка 375 тысяч квадратных километров - это больше, чем территория современной Германии. Все были поражены масштабом. Но большая часть заявлений о землеустройстве – почти две трети – так и не успела пройти рассмотрение.
Можно сказать, что реформа расколола русское общество надвое. Парадоксально, что в неприятии реформы сошлись и правые – консерваторы и монархисты, и левые всех оттенков – от социалистов до кадетов. Через законодательные органы реформа проходила минимальным большинством. [...] В этом проявилась одна из самых уродливых, на мой взгляд, черт развития пореформенного общества – общиномания или даже общинопатия.
Несмотря на то, что выдающийся русский историк Б.Н. Чичерин убедительно показал, что русская община была фактически порождением введенной Петром подушной подати и сформировалась в 1718-24 годах, апологеты общины доказывали, что община существовала всегда – со времен Киевской Руси. Вся эта полемика похожа на критику «новой хронологии» и реакцию на эту критику самим Фоменко и его сторонниками – они эту критику просто игнорируют.
Сегодня степень идеологизированности русского общества второй половины XIX – начала XX века трудно представить. Иногда возникает полное ощущение чтения газеты «Правда» застойного времени.
Что такое община? Это если смотреть на нее из московских и петербургских кабинетов – это эмбрион будущего социального строя или гарантия стабильности. А на самом деле это же самая натуральная принудиловка. Все по Шарикову – взять и поделить. Это чистой воды новое издание крепостничества.
Гибель Петра Аркадьевича реформу не остановила, поскольку механизм оказался настолько отлаженным, что несмотря на противодействие и в земствах, и в министерстве финансов, реформа шла вперед.
В 1914 году было подано 800 с лишним тысяч ходатайств, больше чем в любом другом году за все время реформ с 1907 по 1911. Обычно заявления подавали по окончанию полевых работ – в ноябре-декабре, то есть заявления крестьяне подавали, когда война уже началась. И в 1915 году реформа продолжалась, продолжалась она и в 1916. Даже недалеко от фронта.
Примерно к середине XX века Россия естественной силой вещей стала бы европейским лидером, и так думаю не только я. Столыпинская модернизация позволяла людям раскрыться, и потому раскрывала огромный потенциал Российской империи. Реформа сделала бы нашу страну европейским лидером без тех страшных потрясений, которые выпали на ее долю в XX веке.
Сельское хозяйство вообще, если оно не искалечено полувековой советской властью, довольно мобильная структура.
Конкретный итог аграрной реформы, промежуточный в данном случае, заключается в том, что она стабилизировала ситуацию в стране, во многом успокоила деревню, то есть решила тактическую задачу, которая перед ней стояла.
Реформа оказалась глобальным преобразованием, которое имело серьезнейшие перспективы. Я не устаю повторять при каждой удобной возможности, что лично для меня в изучении реформы важно было одно: понять, способен ли наш народ меняться. Я считаю, способен. Первая мировая война и революция не позволили решить стратегическую задачу и в этом смысле все реформы Столыпина воистину прерванный полет, начавшийся весьма успешно.
Я хотел бы заметить беспрецедентный рост кооперации в эти годы. [...] Росли суммы местных вкладов, ссуды в сберегательных и кредитных товариществах. Начала набирать оборот агрономическая помощь и ссудо-сберегательные финансовые механизмы. [...] Стало развиваться и внешкольное образование, лекции и другие формы.
У меня простой образ: столыпинская реформа – это марафонский забег, который по независящим от спортсменов причинам был прерван не дойдя до середины.
Не все крестьяне, что вышли на хутор, стали сдавать свою землю в аренду. Большинство прикладывали силы к обработке своей земли. Разительно изменилась психология. Любую канавку огородят, овраг будут укреплять, лес не будут трогать. Кроме того, необходимо отметить гигантский рост использования сельхозтехники.
Более полувека с середины XIX века большая и влиятельная часть образованного русского общества, путая отсталость с самобытностью (как будто в пореформенной России кроме общины гордиться было нечем) жила с сознанием собственной уникальности и неповторимости и ради этого отстаивала реально худшую жизнь для русского народа, чем ту, которой он был достоин и которую мог иметь.
Петр Аркадьевич Столыпин, патриот во всей силе этого слова, начал масштабную и предметную борьбу с этим коллективным безумием, понимая, что если Россия хочет сыграть ту роль, которую она стремится сыграть, то надо жить не утопиями Николая Первого или раннего Маркса, не народническими конструкциями, не снами Веры Павловны, при этом искусственно задерживая развитие страны, а реальными потребностями и возможностями ее народа, реализация которых и вывела бы страну к действительно новой жизни, не в большевистском понимании, конечно. И в этом смысле реформы и личность Столыпина остаются актуальными и сегодня, я в этом глубоко убежден.