Всё хотел об этом написать, да недосуг было - а вот теперь досуг, и я таки напишу. А написал хотел про интересного человека Анатолия Черняева, который в середине месяца преставился, нескольких лет не дожив до столетия. Я когда про него вспомнил в начале 2010-х, очень удивился, что старик, оказывается, всё ещё жив и здравствует. Но, конечно, всё не вечно.
Черняев - удивительный и редкий пример человека, значение которого для советской эпохи и её понимания, несмотря на окончание карьеры, только возрастало. Как оказалось, на протяжении десятилетий он вёл довольно подробные дневники, в которых фиксировал не только личное, но и события общественной жизни (судя по опубликованному, даже преимущественно их). Собственно, именно том этих дневников («Совместный исход. Дневники двух эпох. 1972-1991 годы») - плюс, в меньшей степени, книги мемуарного характера (прежде всего, «Моя жизнь и моё время») - и обеспечил ему статус и значение. Теперь без их использования изучение последних десятилетий существования СССР просто невозможно. В них - огромный массив сведений по самым разным внутри- и внешнеполитическим сюжетам, от коррупции, очередей и «отдельных проявлений национализма» до непростых отношений с «союзниками» и противниками за рубежом. Причём в условиях закрытости многих архивных фондов эти свидетельства приобретают особую весомость.
Но дневники интересны не только ими. Они, прежде всего, хорошо, интересно написаны - а кроме того, демонстрируют удивительное свободомыслие автора. Ну, были, конечно, рамки (так, постоянный сюжет - перечитывание «бессмертных сочинений Ильича», сопровождающееся неизменным «о, как же он был прав!»), но в этих рамках Черняев развернулся по полной. Тут вот какой момент, вообще говоря, важен - в принципе, откровенные дневники (особенно на общественно-политические темы) не есть нечто удивительное даже для советской эпохи. Вот, например, на «СиПе» пишут: «...советские дневники — жанр особый, по причине малого числа. Записи почти не велись. Даже в максимально либеральную — по советским меркам — эпоху Хрущева-Брежнева. Опасно». Это херня, конечно же, непонятно, зачем и написанная. Дневников советских лет - сотни, размах авторов - от целинного механизатора до «дорогого Леонида Ильича» (недавно, к слову, вышли егойные дневники - три томины в тысячу страниц каждая!). Собственно, ведь есть же и прекрасный ресурс, эти дневники представляющий - сайт Прожито, изучайте все и каждый.
Скажу больше - ведение дневников, похоже, не было такой уж редкостью даже в партийно-советской среде. Мы имеем издания министров и чиновников (Непорожний, Краснопивцев), региональных партсекретарей разного уровня (Мясников, Шелест, Воротников, Конотоп), дипломатов (Семёнов)... Однако рядом с дневниками Черняева всё это собрание не стоит - как раз именно из-за свободомыслия, критического (а иногда даже и вовсе скептического) подхода автора, вообще масштаба его личности.
К личности, пожалуй, и стоит перейти. Удивительна уже сама черняевская карьера. Вопреки расхожим представлениям - верным по большей части, но не целиком, - он, сын дворянки и инженера, смог проложить в жизни плавный путь по восходящей, будто что-то несло его вверх, несмотря на все рогатки и ловушки. И причём в какой сфере - идеологической! Был Черняев и историком (в этой среде перед ним открывались блестящие перспективы), и журналистом-политкомментатором, настоящую карьеру же сделал не где-нибудь, а в ЦК КПСС, причём по международной линии в соответствующем отделе. Это, помимо всего прочего, означало, что он был выездным - да не просто так, а активно выездным, значительную часть времени проводившим за рубежом (с его-то, напомню, происхождением!). Причём на простом чиновничестве он не остановился, с середины 1970-х его начали включать в высшие партийные структуры - Центральную ревизионную комиссию, затем ЦК, а при Горбачёве он, уже смирившийся с закатом жизни и с тоской ждавший, казалось, неминуемой пенсии, стал помощником генсека по международным делам! Черняев ценился и за своё владение словом, приглашался участвовать в подготовке докладов на съездах, всяких КПССовских гумаг и тугаментов - т.е. в буквальном смысле стоял за плечами генсеков.
При всём при том оставался своего рода белой вороной - что-то такое необычное, шедшее, надо полагать, от происхождения и воспитания, советские в нём моментально распознавали и, видя его прочное положение, уважали (он, например, имел уважительное прозвище «Граф»). Наверное, благодаря этому (а также, надо полагать, своим личным качествам) он был дорогим гостем в самых разных сферах. Прежде всего, в цековской - правда, Брежний его не любил, видимо, чуя конкурента, причём потенциально конкурента если и не более успешного (куда уж быть успешнее генсека!), то более выгодно смотревшегося - этакого альфача с прекрасной внешностью и вот этим «царским» лоском, который столь тщетно пытались воспроизвести советские актёры (а Брежнего можно рассматривать и как этакого актёра на партработе) и по которому «те» люди сразу выделялись, вызывая инстинктивное почтение у «бывших ничем». Зато к нему с большой приязнью относился глава его отдела Борис Пономарёв - один из советских небожителей (и дедушка небезызвестного сейчас экс-депутата Ильи), также у него была куча друзей-приятелей в партаппарате, причём особенно среди «кавказских товарищей» (больших любителей порассуждать про «я из княжеского рода»). Но «вхож» Черняев был и в оппозиционные круги - его особенно привечал начальник театра на Таганке Любимов, который откровенно, с характерной хамоватостью, пытался им манипулировать (что объект, человек тонкой душевной организации, быстро раскусил), у него в приятелях ходил известный одно время советский поэт Давид Самойлов - ну и так далее, в его окружении целая россыпь «имён». Наконец, у Черняева были близкие друзья из простонародья, с которыми он связей не прерывал десятилетиями. Видимо, в том числе и потому его дневники так интересны - в них отражаются самые разные мнения.
Черняев ещё крайне интересен и своим, скажем так, неортодоксальным для советского партчиновника стилем жизни (и воззрениями на неё, жизнь эту). Как-то натолкнулся на глубоко осуждающим тоном написанную статейку с названием что-то типа «Плейбой в Кремле». Ну понятно, что для советского человека секс это фу-фу-фу, мерзость какая-то, как это можно вообще, мужики с бабами непотребством занимаются, а у нас тут коммунизм не строеный! Для Черняева же, напротив, секс был настолько важной чертой жизни и даже духовного опыта, что он цельную книгу об этом деле накатал - «Бесконечность женщины» называется (к сожалению, в Сети не нашлась). Да-да, всю жизнь он больше Ленина, партии и очередного вождя любил именно их, баб-с, причём любил вполне массово, особенно ценя, конечно, внешне нерядовых (помню, в его дневниках запись про подготовку к встрече с Тэтчер с припиской «фантазировал на интим» - англичанка ему была прям очень по душе, «красавицей» её называл). Следил за актуальной зарубежной литературой по «половому вопросу», не стесняясь признаваться дневнику по прочтении того или иного фолианта в том, что вот он уж на что практик, ан нет, всё равно что-то новое узнал! Т.е. человек оказался подкованный на только «в поле», но и теоретически. И с глубокой тоской переживал неминуемое угасание мужественности с возрастом (а надо сказать, что и будучи глубоко за семьдесят имел молодую любовницу).
В этой сфере у него тоже очень советская черта присутствовала - сдвинутость на еврейском вопросе (который почему-то все другие вопросы затмил). Правда, как вообще характерно для новопреставленного, сдвинутость особливых свойств: в названной книге Черняев прямо пишет о том, что для него именно еврейки - эталон женской красоты. На своей первой жене, например, он женился потому, что в годы «борьбы с космополитизмом» ему «мягко, но твёрдо» указали, что, мол, слишком тесно с этой еврейкой общаешься, а ведь перспективный молодой кадр, надо бы сворачивать - но свободолюбец бросил, что называется, перчатку в лицо держимордам. Жену, правда, со временем разлюбил, но это уж бывает. Сам факт, тем не менее, говорящий. При том, что вообще-то к еврейской среде у него отношение скорее этакое недовольно-недоумённое, мол, как же так, всё имеют - и так злобно фрондируют!
Такая вот необычность. При этом сам себя Черняев всегда аттестовал именно как человека советского, даже в 1990-е горячо защищал «советскую цивилизацию», считая, что тогда сложилась особая, уникальная культура (ну это мнение и по дневниковым записям видно, из впечатлений от посещений разных выставок и пр.), и сожалел о её кончине. Это с одной стороны. А с другой, не раз признавался в том, что особых идеологических убеждений не имел и уж точно не был ортодоксальным коммунистом (по каковому поводу, кстати, известный ныне американский шпион «журналист Константин Сёмин» в своём раннем фильме о распаде СССР просто-таки изошёл праведным гневом, выдавши, наверное, месячный план кирпичного завода). В дневнике можно найти и «демократический социализм» (что бы сие ни значило), и «советское державничество», и, как уже говорилось, преклонение перед, кхм, «гением Ильича», и вполне себе такие антизападные тирады, и даже что-то такое мимолётно-комплиментарное о Российской Империи... Т.е. покойник был эмоциональным и мыслящим, а оттого непостоянным, порой противоречивым комментатором. Оценивать это можно по-разному, но записи таковых читать неизмеримо интереснее записей ортодоксов.
Вот такой это был необычный и интересный человек, причём его необычность и интересность многажды усиливаются той общественно-политической обстановкой, в которой он жил и работал. Не всякому выпадает на долю такая яркая жизнь - поэтому когда такие люди уходят, справедливо говорят: «Уходит история».
Черняев - удивительный и редкий пример человека, значение которого для советской эпохи и её понимания, несмотря на окончание карьеры, только возрастало. Как оказалось, на протяжении десятилетий он вёл довольно подробные дневники, в которых фиксировал не только личное, но и события общественной жизни (судя по опубликованному, даже преимущественно их). Собственно, именно том этих дневников («Совместный исход. Дневники двух эпох. 1972-1991 годы») - плюс, в меньшей степени, книги мемуарного характера (прежде всего, «Моя жизнь и моё время») - и обеспечил ему статус и значение. Теперь без их использования изучение последних десятилетий существования СССР просто невозможно. В них - огромный массив сведений по самым разным внутри- и внешнеполитическим сюжетам, от коррупции, очередей и «отдельных проявлений национализма» до непростых отношений с «союзниками» и противниками за рубежом. Причём в условиях закрытости многих архивных фондов эти свидетельства приобретают особую весомость.
Но дневники интересны не только ими. Они, прежде всего, хорошо, интересно написаны - а кроме того, демонстрируют удивительное свободомыслие автора. Ну, были, конечно, рамки (так, постоянный сюжет - перечитывание «бессмертных сочинений Ильича», сопровождающееся неизменным «о, как же он был прав!»), но в этих рамках Черняев развернулся по полной. Тут вот какой момент, вообще говоря, важен - в принципе, откровенные дневники (особенно на общественно-политические темы) не есть нечто удивительное даже для советской эпохи. Вот, например, на «СиПе» пишут: «...советские дневники — жанр особый, по причине малого числа. Записи почти не велись. Даже в максимально либеральную — по советским меркам — эпоху Хрущева-Брежнева. Опасно». Это херня, конечно же, непонятно, зачем и написанная. Дневников советских лет - сотни, размах авторов - от целинного механизатора до «дорогого Леонида Ильича» (недавно, к слову, вышли егойные дневники - три томины в тысячу страниц каждая!). Собственно, ведь есть же и прекрасный ресурс, эти дневники представляющий - сайт Прожито, изучайте все и каждый.
Скажу больше - ведение дневников, похоже, не было такой уж редкостью даже в партийно-советской среде. Мы имеем издания министров и чиновников (Непорожний, Краснопивцев), региональных партсекретарей разного уровня (Мясников, Шелест, Воротников, Конотоп), дипломатов (Семёнов)... Однако рядом с дневниками Черняева всё это собрание не стоит - как раз именно из-за свободомыслия, критического (а иногда даже и вовсе скептического) подхода автора, вообще масштаба его личности.
К личности, пожалуй, и стоит перейти. Удивительна уже сама черняевская карьера. Вопреки расхожим представлениям - верным по большей части, но не целиком, - он, сын дворянки и инженера, смог проложить в жизни плавный путь по восходящей, будто что-то несло его вверх, несмотря на все рогатки и ловушки. И причём в какой сфере - идеологической! Был Черняев и историком (в этой среде перед ним открывались блестящие перспективы), и журналистом-политкомментатором, настоящую карьеру же сделал не где-нибудь, а в ЦК КПСС, причём по международной линии в соответствующем отделе. Это, помимо всего прочего, означало, что он был выездным - да не просто так, а активно выездным, значительную часть времени проводившим за рубежом (с его-то, напомню, происхождением!). Причём на простом чиновничестве он не остановился, с середины 1970-х его начали включать в высшие партийные структуры - Центральную ревизионную комиссию, затем ЦК, а при Горбачёве он, уже смирившийся с закатом жизни и с тоской ждавший, казалось, неминуемой пенсии, стал помощником генсека по международным делам! Черняев ценился и за своё владение словом, приглашался участвовать в подготовке докладов на съездах, всяких КПССовских гумаг и тугаментов - т.е. в буквальном смысле стоял за плечами генсеков.
При всём при том оставался своего рода белой вороной - что-то такое необычное, шедшее, надо полагать, от происхождения и воспитания, советские в нём моментально распознавали и, видя его прочное положение, уважали (он, например, имел уважительное прозвище «Граф»). Наверное, благодаря этому (а также, надо полагать, своим личным качествам) он был дорогим гостем в самых разных сферах. Прежде всего, в цековской - правда, Брежний его не любил, видимо, чуя конкурента, причём потенциально конкурента если и не более успешного (куда уж быть успешнее генсека!), то более выгодно смотревшегося - этакого альфача с прекрасной внешностью и вот этим «царским» лоском, который столь тщетно пытались воспроизвести советские актёры (а Брежнего можно рассматривать и как этакого актёра на партработе) и по которому «те» люди сразу выделялись, вызывая инстинктивное почтение у «бывших ничем». Зато к нему с большой приязнью относился глава его отдела Борис Пономарёв - один из советских небожителей (и дедушка небезызвестного сейчас экс-депутата Ильи), также у него была куча друзей-приятелей в партаппарате, причём особенно среди «кавказских товарищей» (больших любителей порассуждать про «я из княжеского рода»). Но «вхож» Черняев был и в оппозиционные круги - его особенно привечал начальник театра на Таганке Любимов, который откровенно, с характерной хамоватостью, пытался им манипулировать (что объект, человек тонкой душевной организации, быстро раскусил), у него в приятелях ходил известный одно время советский поэт Давид Самойлов - ну и так далее, в его окружении целая россыпь «имён». Наконец, у Черняева были близкие друзья из простонародья, с которыми он связей не прерывал десятилетиями. Видимо, в том числе и потому его дневники так интересны - в них отражаются самые разные мнения.
Черняев ещё крайне интересен и своим, скажем так, неортодоксальным для советского партчиновника стилем жизни (и воззрениями на неё, жизнь эту). Как-то натолкнулся на глубоко осуждающим тоном написанную статейку с названием что-то типа «Плейбой в Кремле». Ну понятно, что для советского человека секс это фу-фу-фу, мерзость какая-то, как это можно вообще, мужики с бабами непотребством занимаются, а у нас тут коммунизм не строеный! Для Черняева же, напротив, секс был настолько важной чертой жизни и даже духовного опыта, что он цельную книгу об этом деле накатал - «Бесконечность женщины» называется (к сожалению, в Сети не нашлась). Да-да, всю жизнь он больше Ленина, партии и очередного вождя любил именно их, баб-с, причём любил вполне массово, особенно ценя, конечно, внешне нерядовых (помню, в его дневниках запись про подготовку к встрече с Тэтчер с припиской «фантазировал на интим» - англичанка ему была прям очень по душе, «красавицей» её называл). Следил за актуальной зарубежной литературой по «половому вопросу», не стесняясь признаваться дневнику по прочтении того или иного фолианта в том, что вот он уж на что практик, ан нет, всё равно что-то новое узнал! Т.е. человек оказался подкованный на только «в поле», но и теоретически. И с глубокой тоской переживал неминуемое угасание мужественности с возрастом (а надо сказать, что и будучи глубоко за семьдесят имел молодую любовницу).
В этой сфере у него тоже очень советская черта присутствовала - сдвинутость на еврейском вопросе (который почему-то все другие вопросы затмил). Правда, как вообще характерно для новопреставленного, сдвинутость особливых свойств: в названной книге Черняев прямо пишет о том, что для него именно еврейки - эталон женской красоты. На своей первой жене, например, он женился потому, что в годы «борьбы с космополитизмом» ему «мягко, но твёрдо» указали, что, мол, слишком тесно с этой еврейкой общаешься, а ведь перспективный молодой кадр, надо бы сворачивать - но свободолюбец бросил, что называется, перчатку в лицо держимордам. Жену, правда, со временем разлюбил, но это уж бывает. Сам факт, тем не менее, говорящий. При том, что вообще-то к еврейской среде у него отношение скорее этакое недовольно-недоумённое, мол, как же так, всё имеют - и так злобно фрондируют!
Такая вот необычность. При этом сам себя Черняев всегда аттестовал именно как человека советского, даже в 1990-е горячо защищал «советскую цивилизацию», считая, что тогда сложилась особая, уникальная культура (ну это мнение и по дневниковым записям видно, из впечатлений от посещений разных выставок и пр.), и сожалел о её кончине. Это с одной стороны. А с другой, не раз признавался в том, что особых идеологических убеждений не имел и уж точно не был ортодоксальным коммунистом (по каковому поводу, кстати, известный ныне американский шпион «журналист Константин Сёмин» в своём раннем фильме о распаде СССР просто-таки изошёл праведным гневом, выдавши, наверное, месячный план кирпичного завода). В дневнике можно найти и «демократический социализм» (что бы сие ни значило), и «советское державничество», и, как уже говорилось, преклонение перед, кхм, «гением Ильича», и вполне себе такие антизападные тирады, и даже что-то такое мимолётно-комплиментарное о Российской Империи... Т.е. покойник был эмоциональным и мыслящим, а оттого непостоянным, порой противоречивым комментатором. Оценивать это можно по-разному, но записи таковых читать неизмеримо интереснее записей ортодоксов.
Вот такой это был необычный и интересный человек, причём его необычность и интересность многажды усиливаются той общественно-политической обстановкой, в которой он жил и работал. Не всякому выпадает на долю такая яркая жизнь - поэтому когда такие люди уходят, справедливо говорят: «Уходит история».