Чуковского добил, на очереди - Твардовский. Вот пишет:
«Третьего дня были у генерала армии [Вместе с А.И. Кондратовичем и В.Я. Лакшиным А.Т. навещал генерала А.В. Горбатова, чьи воспоминания “Годы и войны” печатались в “Новом мире” (1964, №№ 3–5)]... квартира у Никитских, и какая! — пожалуй, 7-8 комнат, вся заставлена и завешена тяжелым “роскошным” и отчасти дурацким трофейным добром, серебро — от чайника с кофейником до пепельницы и всяческих посудин, со впущенными в днища золотыми и серебряными талерами 16-17 вв. ...
В нем самом еще целиком помещается простой солдат, по понятиям которого генерал есть генерал, и все свое “богачество” он понимает как само собою разумеющееся генеральское оформление. Он не смущается им, не кичится и не оправдывается, не отшучивается, мол, обрастаем.
...я впервые в жизни встречаю генерала, который так часто возвращался бы к мысли (и в записках и на словах) об излишних и неоправданных жертвах войны. Не помню я ни одного генерала и вообще командира, который бы говорил о болезненнейшей стороне боя за населенный пункт, об уличных боях, о бомбежках городов, станций. Эта сторона обычно не имеется в виду. Заговорили о Жукове, о котором он весьма уважительно отзывается в мемуарах, которому он, единственный из всех военных (этому можно верить, что единственный), звонит по большим праздникам, поздравляет. И вдруг он просто и ясно обрисовал картину перед штурмом Берлина — штурмовать, вести уличные бои не было никакой необходимости, — можно было обходить его слева и справа, так оно и было уже — и закрывать на запор. Но для рапорта, для престижа, для “историчности” там было положено свыше ста тысяч наших, не считая немцев и населения, — для водружения знамени на обгорелой крыше Рейхстага.
«Третьего дня были у генерала армии [Вместе с А.И. Кондратовичем и В.Я. Лакшиным А.Т. навещал генерала А.В. Горбатова, чьи воспоминания “Годы и войны” печатались в “Новом мире” (1964, №№ 3–5)]... квартира у Никитских, и какая! — пожалуй, 7-8 комнат, вся заставлена и завешена тяжелым “роскошным” и отчасти дурацким трофейным добром, серебро — от чайника с кофейником до пепельницы и всяческих посудин, со впущенными в днища золотыми и серебряными талерами 16-17 вв. ...
В нем самом еще целиком помещается простой солдат, по понятиям которого генерал есть генерал, и все свое “богачество” он понимает как само собою разумеющееся генеральское оформление. Он не смущается им, не кичится и не оправдывается, не отшучивается, мол, обрастаем.
...я впервые в жизни встречаю генерала, который так часто возвращался бы к мысли (и в записках и на словах) об излишних и неоправданных жертвах войны. Не помню я ни одного генерала и вообще командира, который бы говорил о болезненнейшей стороне боя за населенный пункт, об уличных боях, о бомбежках городов, станций. Эта сторона обычно не имеется в виду. Заговорили о Жукове, о котором он весьма уважительно отзывается в мемуарах, которому он, единственный из всех военных (этому можно верить, что единственный), звонит по большим праздникам, поздравляет. И вдруг он просто и ясно обрисовал картину перед штурмом Берлина — штурмовать, вести уличные бои не было никакой необходимости, — можно было обходить его слева и справа, так оно и было уже — и закрывать на запор. Но для рапорта, для престижа, для “историчности” там было положено свыше ста тысяч наших, не считая немцев и населения, — для водружения знамени на обгорелой крыше Рейхстага.