Вот исследование по теме нашёл: Маркосян Г.М. Коррупция в СССР в 1920-е годы и борьба с ней. Автореф. дисс. на соиск. уч. степ. канд. ист. наук. М., 2010. Самое существенное выкладываю:
Степень изученности проблемы. В советское время, по понятным причинам, больше говорили о взяточничестве. Ведь коррупция представляет собой институциональное явление, тогда как взятка расценивалась как поступок отдельного должностного лица. Тем самым взяточничество выводилось за рамки политической и социально-экономической системы. Впервые термин «коррупция» в советской печати появился в 1937 г. в работе «Проблемы уголовной политики» в разделе, посвященном Германии. И в дальнейшем советские словари рассматривали коррупцию как системное явление капиталистического строя.
У авторов периода Гражданской войны появление взяточничества связывалось с зарождением русской государственности. Взятка расценивалась как пережиток буржуазного строя и его характерная черта. В соответствии с ленинской схемой кризиса капитализма, пиком коррупции представлялся период Первой мировой войны. Соответственно окончательная победа над этим общественно опасным явлением связывалась с кардинальным изменением социальных условий.
Что касается периода нэпа (то есть периода, когда исследователи были современниками описываемых в диссертации событий), то труды этих лет посвящены, прежде всего, изучению частного предпринимательства во всех сферах и, в первую очередь, в торговле. Однако ряд работ был прямо связан с интересующей нас тематикой. Впрочем, в них, по понятным причинам, получила освещение только одна действующая сторона коррупционной сделки. Тогда как номенклатура как активный субъект взяточничества все больше отходила в тень.
Первыми забили тревогу об опасности термидорианского перерождения власти меньшевики-эмигранты. Для социал-демократической эмиграции, весьма критически оценивавшей «достижения» нэпа, бесспорной была «только одна заслуга» новой политики, которая «покончила с утопией коммунистической безгрешности и духовности». В меньшевистских кругах не было сомнений, что «взращивание капитализма под эгидой террористической диктатуры» неминуемо приведет к российскому термидору, при котором «фактическая власть окажется в руках обогатившихся «коммунистических» бюрократов, быстро разложившихся «совбуров», дельцов из легализованных «мелких» капиталистов и «красных» военных».
После долгого периода замалчивания проблемы взяточничества период «оттепели» стал временем появления работ, посвященных процессу вытеснения и ликвидации предпринимательства. В 1970-е - начале 1980-х гг. предыдущая исследовательская традиция не только продолжилась, но и получила дальнейшее развитие. В частности, появились не только общие работы о борьбе с взяточничеством в СССР, дающие краткий очерк советского законодательства в отношении взяточничества, но и конкретно-исторические исследования.
Несомненное расширение интереса к рассматриваемой в диссертации проблематике произошло в годы «перестройки». Помимо общих работ, посвященных взятке как правовому и социальному феномену, можно отметить определенное приращение источниковой базы, позволившее вскрыть многообразные причины взяточничества.
В литературе начала 1990-х годов на основе анализа истории российского взяточничества был сделан вывод о глубоких традициях взяточничества в России. В целом 1990-е годы ознаменовались возвратом к исследованию взяточничества и борьбы с ним в годы нэпа. Наряду с трудами, реконструирующими историю российской взятки, появились работы, анализирующие вопросы законодательства и судебной практики первого послереволюционного десятилетия. Кроме роста интереса к предпринимательской деятельности 1920-х гг. и к опыту правового обеспечения новой экономической политики, важный вклад в понимание причин и масштабов взяточничества в годы нэпа внесли работы, посвященные анализу советской номенклатуры данного периода.
Основное содержание диссертации… В параграфе 1 «Коррупция как социокультурный феномен: причины и последствия» выявляются особенности функционирования взяточничества на повседневном уровне. Именно в силу этого, в сочетании с масштабностью явления и включенностью его в общую и политическую культуру населения, взятка становится социокультурным явлением. Коррупция выступает одним из важнейших рычагов достижения общественного согласия между властью и населением и даже своеобразным механизмом легализации института власти. Более того, коррупция представляет собой некий ритуал, посредством которого власть утверждает, воспроизводит и демонстрирует обществу свое символическое назначение, получая в обмен на это общественное признание и нравственное оправдание.
Истоки нового (советского) взяточничества следует искать не в новой экономической политике, а в самом процессе советского государственного строительства. Период новой экономической политике просто расширил возможности для масштабной коррупции. Основной сферой распространения взяточничества в 1922-1923 гг. оказались железные дороги, не справлявшиеся с наплывом пассажиров и грузов. Не миновало взяточничество и органы, призванные с ним бороться. Особенно большое влияние нэповская среда, наряду с хозяйственниками, оказывала на работников милиции, чьи пьянство и взяточничество стали «притчей во языцех». В целом же ведомственная и территориальная «география» взятки была весьма широка.
В работе выделены следующие основные причины роста коррупции в 1920-е гг.: непомерное разрастание бюрократического аппарата; криминализация властных отношений; низкий уровень заработной платы госслужащих; отсутствие общественного контроля над деятельностью органов государственной власти; несовершенство законодательства, регулирующего отношения власти и частного капитала. В свою очередь, «узаконение» взяточничества (особенно мелкого) шло параллельно с превращением советского общества в подвластное население, обязанное платить некую дань вождю и его «слугам». В новом «формате» взятка постепенно переставала быть нарушением норм морали и права.
В параграфе 2 «Взяточничество в 1920-е годы: масштабы и формы» реконструируются количественные параметры и приемы взяточничества. Обильную почву для развития взяточничества создал переход к нэпу. Отчасти это показали итоги партийной чистки, прокатившейся по центру России в 1921 г. Увеличение взяточничества подтверждают и судебные данные. Можно смело утверждать, что в 1920-х годах взяточничество буквально захлестнуло государственный аппарат. Только в начальный период нэпа (1921-1924 гг.), именуемый в те годы периодом «разбазаривания», основным субъектом дачи взятки стала значительная часть отечественных предпринимателей, стремившихся с помощью подкупа служащих аппарата государственного управления к быстрому «первоначальному накоплению капитала».
Согласно официальной статистике, максимальное число осужденных за взяточничество пришлось на 1925 г., но и тогда это не превысило 1,2% от общего числа осужденных. Впрочем, были и региональные особенности. В частности, пик преступлений по должности (среди которых взяточничество занимало одно из первых мест) в Симбирской губернии пришелся на конец 1922 – начало 1923 гг.
Но масштабы взяточничества определялись не только процентами, но и распространением его на все большее число сфер жизнедеятельности и вовлечением в коррупционные отношения все большего числа граждан. Так, крестьяне; не строя больших иллюзий относительного морального облика представителей новой власти, массово посылали ходоков, инструктируя их на случай «задабривания» совбуров.
Да и цифры осужденных – отнюдь не абсолютный показатель степени коррумпированности общества. Во-первых, по признанию лиц, призванных бороться с коррупцией, «уловить же эти факты чрезвычайно трудно, ибо о них только разговаривают, но никогда не сообщают и не сообщат». Во-вторых, часть уже выявленных взяточников осталась в учреждениях «по целому ряду известных причин, как-то: так называемое «кумовство» – родственная и другая связь, боязнь и, в конце концов, через посредство той же взятки во всех ее видах; как-то: угощение, подарки и т.п. лицам, которые дают о том или ином лице отзывы, характеристики и т.д. и т.п.». В Воронеже представитель ревтрибунала Юго-Восточной железной дороги признался, что взяточничество на железных дорогах носит повальный характер, но из 1000 случаев удается раскрыть всего 10. Документы показывают, что число уволенных в разы превышало привлеченных к судебной ответственности. То есть в отношении подавляющего большинства лиц, уволенных со службы, не удавалось доказать факт взяточничества. Увольнение в данном случае играло роль превентивной меры по очистке рядов от «неблагонадежных» чиновников. Отчасти здесь присутствовал и пропагандистский момент.
Взяточничество облекалось в разные формы: в виде медицинского совета и лечения за вознаграждение в бесплатной больнице, или совместительства, помогающего получить выгоду в ущерб государственным интересам. Самым мерзким видом взяточничества в эти годы считалось вымогательство взятки с безработного на биржах труда. В свою очередь, и предприниматели прибегали к различным уловкам, намекая на благодарность за предоставление мебели, содействие в аренде помещений и пр. Например, в милиции наиболее распространенным видом стала так называемая «благодарность» за какую-либо оказанную милиционерами услугу. В городе милиционеры пользовались обедами и закусками в столовых (некоторые даже с водкой), а в деревне «благодарность» выражалось в снабжении милиционеров продуктами. Тем не менее, наиболее распространенной сферой проявления взяточничества в годы нэпа оставалось использование служебного положения для организации или содействия нелегальной коммерческой деятельности.
Содержание параграфа 3 «Взяточник эпохи нэпа: правовые параметры и пропагандистские образы» показывает, что в набиравшей обороты кампании по борьбе с взяточничеством, принявшей «совершенно исключительные размеры», центральное место занимало создание образа взяточника. Масштабный поход против взяточничества открыла советская сатира, как в центре, так и.на местах. В целом в литературе и пропагандистских материалах отложились следующие образы взяточника: советский бюрократ, милиционер, агент уголовного розыска, судья, военком и инженер, хозяйственный работник. В свою очередь, центральную галерею взяткодателей составили образы нэпмана, мелкого спекулянта и дезертира, уклониста от армии.
В прессе всячески пропагандировались и случаи раскаяния взяточников. По мере развертывания кампании портрет раскаявшегося взяточника становился одним из центральных персонажей средств массовой информации и официальных документов. Подобный пропагандистский дискурс последних во многом был связан с неопределенностью понятия взяточничества «во всех его проявлениях».
Во второй главе «Отношение к коррупции в нэповском обществе» отмечено, что мздоимство и лихоимство всегда были практикой российской жизни. Речь идет, прежде всего, об одновременной ориентации разных групп интересов: государственно-общественных (в том числе служебных) и индивидуально-групповых. На отношение людей к взяточничеству влиял целый набор факторов. Во-первых, распространенность явления: чем чаще люди сталкивались с коррупцией, тем меньшим злом она казалась. Во-вторых, в какой степени коррупция выступала, стабилизирующим фактором не только для системы, но и для отдельного индивида, определяя возможности выживания, карьеры, социального статуса и пр.
В параграфе 1 «Институт осведомителей» рассмотрены особенности правового обеспечения и функционирования осведомительской сети. Вопрос о создании осведомительской сети в государственных учреждениях был поднят 14 сентября 1922 г. на совещании ведомственных комиссий по борьбе с взяточничеством. 4 октября 1922 г. на свет появилось специальное постановление СТО о премировании лиц, заявивших и содействующих раскрытию взяточничества. На его основе была подготовлена секретная инструкция, согласно которой премии выдавались лицам, заявившим розыскным (ГПУ и милиция), судебным или контрольно-ревизионным (РКИ) органам о взяточничестве и содействовавшим его раскрытию, но не состоящим на службе в перечисленных органах. Причем премиальные выдавались только «при условии последующей доказанности совершенного преступления по судебному приговору» из процентов от оценки имущества, конфискованного по судебному приговору.
Иерархия осведомителей выстраивалась до самого низа, по возможности охватывая все значимые учреждения и предприятия. Но создание института осведомителей во всех ведомствах шло медленными темпами. Даже в НКВД в регионах к созданию осведомительской сети приступили только в январе 1923 г.
Институт осведомительства, имеющий глубокие корни в российской истории, можно расценивать как один из механизмов мобилизации общественного мнения на борьбу с «неуловимым» врагом – взяткой. Однако документы свидетельствуют в целом о малой эффективности работы сети осведомителей. К примеру, в январе 1923 г. Рязанская губернская комиссия отчитывалась, что во всех волисполкомах есть осведомители, но «результата их деятельности пока не видно». Аналогичные сведения поступали и из других регионов. Именно этим, во многом, определялась политика вовлечения в открытую борьбу с взяточничеством широких масс населения.
Параграф 2 «Общественное мнение в борьбе с взяточничеством» посвящен анализу, как отношения различных слоев нэповского общества к взятке, так и роли средств массовой информации в антикоррупционной политике.
Документы свидетельствуют, что в 1920-е гг. коррупционное перерождение значительной части партийно-советской бюрократии вызывало активный протест в рабочей и крестьянской среде. С мест постоянно шла информация о произволе и коррумпированности местных властей. Особенно в случаях, когда коррупция приобретала форму ничем не прикрытого вымогательства, граничащего с рэкетом. В ходе предвыборных кампаний крестьяне в качестве аргумента против того или иного кандидата нередко говорили о пьянстве и взяточничестве, стремясь предъявить навязываемым сверху кандидатам требование «чистоты рук». Более того, в посланиях с мест проблема должностных преступлений тесно увязывалась с уровнем доверия населения хозяйственникам и управленцам разного уровня. При этом традиционно «вожди революции» выводились за общие скобки, и именно к ним апеллировали корреспонденты в поисках справедливости.
Взятка, пьянство и бюрократизм в массовом сознании не только сливались, но и становились визитной карточкой нэпа. Показательно, что население не верило, что дело борьбы с взяточничеством может быть решено находившимися «не на высоте» судебными органами, что доказывали во множестве раскрываемые дела о взятках среди судебных работников. Возмущало местное население даже ставшее привычным «бытовое» взяточничество, заключавшееся, чаще всего, в необходимости «подношения» спиртного и продуктов.
Однако подавляющее большинство граждан, судя по архивным материалам, предпочитали не иметь дело с органами власти, а тем более доносить о случаях взяточничества. Отчасти это компенсировалось средствами массовой информации. Судя по сообщениям с мест, пресса в деле борьбы с взяточничеством была использована «в самых широких размерах». Такая широкая огласка, несомненно, послужила могущественный стимулом, сдерживающим многих должностных лиц от соблазна получения взятки, так как каждый из них боялся попасть на страницы газеты.
Становясь достоянием прессы, факты борьбы с взяточничеством приобретали откровенно пропагандистский характер. Например, военные моряки Беломорской флотилии со страниц «Правды» в ноябре 1922 г. требовали суровой кары морским интендантам, уличенным в Архангельске в миллиардных взятках и заготовке гнилых продуктов. Не удивительно, поэтому, что в центральной и местной прессе постоянно отмечалось, что наибольший успех борьба с взяточничеством достигался не столько путем частичной смены технических и ответственных работников, ревизиями и строгим контролем, сколько содействием населения.
Уполномоченным на местах предписывалось вести «возможно широкую кампанию в местной печати, как путем помещения соответствующих статей, так и освещения отдельных явлений и фактов в области взяточничества». Свою роль в преодолении коррупции призвана была сыграть широкая огласка случаев взяточничества на сельских сходах и рабочих собраниях, а также организация специальных ящиков для жалоб населения на действия работников различных служб. Широкую вовлеченность общественности (прежде всего, рабочих) в кампанию по борьбе с коррупцией были призваны продемонстрировать, в частности, общественные рейды (в том числе с привлечением пассажиров) по железнодорожным станциям и вокзалам. Судя по документам, подлинный интерес граждан вызвали агитационно-показательные процессы. На этих процессах «зал суда был переполнен, и сами по себе процессы сделали должные выгодные толки в массе города».
Но отмечались и примеры иного свойства. Так, у населения было отрицательное мнение о ящиках жалоб. Они стояли пустыми, или туда бросали почтовые отправления. Отмечались даже случаи хищения самих ящиков. О проведении кампании по борьбе с взяточничеством знало все население губернии. Но, несмотря на широкую информацию, не было достигнуто «особых положительных результатов». Не помогала и руководящая роль партийных органов. Более того, по мере затухания кампании в широкой партийной массе (а тем более в беспартийной) постепенно формировалось вполне терпимое отношение к должностным преступлениям вообще и взяточничеству, в частности. Свою роль в этом сыграла строгая регламентация участия общественных организаций в борьбе с взяточничеством и непрозрачность скрытых механизмов и способов антикоррупционной политики.
В третьей главе «Борьба с коррупцией: структуры и методы» показано, что с учетом выделяемых в литературе апробированных в советской практике моделей борьбы с коррупцией (тоталитарной, авторитарной, олигархической и либеральной) практически выпадает период 1920-х годов. Дело в том, что нэповская эпоха демонстрирует собой некую «смесь» различных антикоррупционных моделей. С одной стороны, мы видим масштабный контроль со стороны государства за поведением должностных лиц и жесткое реагирование на любые отклонения от принятых норм. А с другой, ответственность реализовывалась выборочно, в соответствии с установками партийной элиты. Кроме того, реализация ответственности осуществлялась (особенно в регионах и на национальных окраинах) в соответствии с клановым подходом, отягощенным внутрипартийной борьбой за власть. Тогда как элементы либеральной модели, для которой характерны безответственность и безнаказанность, в годы нэпа проявлялись спонтанно и стимулировались, в свою очередь, коррупционностью разлагающейся власти.
В параграфе 1 «Институциональный аспект антикоррупционной политики» рассмотрены основные институты, вовлеченные в борьбу с коррупцией в рассматриваемый период. При этом акцент сделан на реконструкции как служебной вертикали, так и ведомственной горизонтали антикоррупционных структур. Руководство страны решило ввести коррупцию в определенные рамки, пока она не затронула высшие звенья государственного аппарата, для чего в сентябре 1922 г. была образована специальная правительственная комиссия по борьбе с взяточничеством во главе с Ф.Э. Дзержинским.
После создания центральной комиссии по борьбе с взяточничеством при СТО опыт работы комиссии при НКПС был перенесен на остальные ведомственные комиссии. Организационное строительство антикоррупционных институтов началось с инструктивного обеспечения их деятельности. 15 сентября 1922 г. председатель Комиссии при СТО по борьбе с взяточничеством Ф.Э. Дзержинский утвердил Положение «О ведомственных комиссиях по борьбе с взяточничеством», которым последние объявлялись «официальным подсобным органом Комиссий по борьбе с взяточничеством, созданных при СТО, Обэкосо и Губэкосо». Ведомственные комиссии наркоматов в центре подчинялись непосредственно Комиссии при СТО. В свою очередь, комиссии областных органов ведомств находились в подчинении комиссии при областном экономическом совещании, а комиссии губернских органов ведомств – комиссии при губернском экономическом совещании. Параллельно ведомственные комиссии на местах подчинялись соответствующим комиссиям своего наркомата. То есть можно отметить определенный параллелизм в работе государственных и партийных органов, особенно в ходе проведения кампании по борьбе с взяточничеством 1922-1923 гг.
Непосредственная работа по борьбе с коррупцией сосредотачивалась в ведомственных комиссиях наркоматов. Хотя в списке ведомственных комиссий не было Государственного политического управления, имеются сведения, что к работе образованной при Экономическом отделе ГПУ особой «тройки» по борьбе с взяточничеством были привлечены представители экосо, промбюро, НКПС и НК РКИ, а позднее – и представители прокуратуры. Впрочем, архивные материалы показывают, что органы ГПУ чаще всего были представлены в различных межведомственных комиссиях и совещаниях разного уровня.
Аналогичные комиссии были образованы и в регионах. Например, согласно Положению о местных губернских ведомственных по НКВД комиссиях по борьбе с взяточничеством (от 17 ноября 1922 г.) губернские ведомственные комиссии учреждались при губернских отделах управления и состояли из председателя, двух членов и кандидата в члены. Председателем комиссии назначался заведующий губернским отделом Управления, а остальные члены представлялись им «из числа безукоризненно честных работников» по местным учреждениям НКВД и утверждались Президиумом губисполкома. Впрочем, рекомендуемая структура комиссий не всегда соблюдалась, и на практике в регионах допускались структурные вариации. Прежде всего, речь идет о различных «тройках» при управлениях для рассмотрения письменных и личных заявлений и жалоб и подкомиссиях разного уровня. При этом нередко параллелизм в работе ведомств не только препятствовал борьбе с коррупцией, но и вызывал открытые межведомственные конфликты.
18 января 1923 г. ведомственные комиссии получили циркуляр №506, в котором сообщалось, что «в связи с выполнением Комиссией при СТО по борьбе с взяточничеством основных задач» последней возбужден вопрос о ее расформировании и создании при СТО «небольшого руководящего органа – Бюро при СТО по борьбе с взяточничеством». На Бюро возлагалось «объединение окончательных работ по проверке личного состава, составление особых секретных списков, наблюдение за окончательным выполнением ведомственными Комиссиями организационных мер, направленных к искоренению взяточничества и право постепенной ликвидации ведомственных Комиссий по борьбе с взяточничеством».
По мере свертывания новой экономической политики факты коррупции все больше скрывались от широкой общественности. Постепенно на волне заявлений о том, что с взяточничеством, как массовым явлением, к концу 1923 г. было покончено, борьба с коррупцией стала сворачиваться. Была ликвидирована межведомственная комиссия СТО и соответствующие ведомственные комиссии. Изменились и задачи Экономического управления ГПУ.
В параграфе 2 «Формы и методы борьбы с взяточничеством» отмечается, что общую линию кампании по борьбе с взяточничеством задавало партийное руководство. Однако до начала официального объявления кампании по борьбе с взяткой отношение к ней было довольно либеральным, особенно на местах. Ситуация кардинально изменилась с началом кампании, когда заместитель верховного прокурора республики Н. Крыленко издал инструкцию, согласно которой с 10 октября 1922 г. предложил рассматривать дела по обвинению должностных лиц во взяточничестве в порядке ударной задачи.
Судя по материалам прессы, в центре и провинции борьба с взяткой велась в двух направлениях. С одной стороны – репрессии, суд и административные наказания, с другой – улучшение быта государственных служащих. Сентябрьский (1922 г.) циркуляр Наркомюста ориентировал суды на ужесточение правовых норм в борьбе с взяточничеством, в частности, требовал при определении меры наказания на основании статьи 25 УК РСФСР обращать особое внимание на наличность признаков, предусмотренных в пунктах «б», «г» и «ж» указанной статьи, применяя в данных случаях максимум наказания и сведя к минимуму применение по данной категории дел статьи 28. Даже в случаях, если у судебного следствия не оказывалось достаточных улик для признания привлеченных виновными, но устанавливалась «их социальная опасность по роду занятий и связи с преступной средой», предлагалось широко использовать предоставленное ст. 49 УК РСФСР право «в виде меры социальной защиты определять запрещение проживания им в определенных местностях Республики на срок до 3-х лет». ЦИТО и подчиненным ему органам приказывалось вести особую регистрацию лиц, осужденных по данной категории, направляя их для отбытия наказания в особо отдаленные места заключения: Архангельск, Урал и Сибирь. В свою очередь, следственно-розыскным органам предписывалось принять меры к скорейшему окончанию дознания и следствия по находящимся в их производстве делам о взяточничестве. И, наконец, нарсудам и ревтрибуналам предлагалось в течение ближайшего месяца, начиная с 10 октября по 10 ноября, повсеместно и единовременно назначать к слушанию, по возможности, исключительно дела о взяточничестве, оповестив об этом в печати, дабы создать по всей Республике «впечатление единой массовой и организованно проводимой судебно-карательной кампании».
Следует признать, что кампания борьбы с коррупцией позволила ввести это явление в определенные рамки, хотя не обошлось без произвола (занесения в «черные» списки лиц, непричастных к коррупции) и не всегда обоснованных жестоких приговоров, особенно на показательных процессах в конце 1922 – первые месяцы 1923 гг.
Тем не менее, по мере накопления опыта борьбы с коррупцией, совершенствовалась и система мер по пресечению взяточничества. Был накоплен и опыт работы по отдельным ведомствам и направлениям. В частности, в целях создания условий, способствующих уничтожению взятки в жилищном деле, эффективным оказалось предоставление решения вопросов сдачи в аренду торговых помещений, домов, дач и т.п. лишь ответственным руководителям жилищных органов. Но даже в комплексе меры по борьбе с взяточничеством не были способны остановить воспроизводство коррупции в «двойной системе государственного распределения и рыночного оборота, где разрыв в системе государственного распределения и их стоимостью на рынке заполняла пресловутая взятка».
Параграф 3 «Итоги антикоррупционной кампании» демонстрирует разрыв между донесениями большинства комиссий об уменьшении взяточничества и разного рода злоупотреблений и реальным положением дел.
В ряд положительных оценок кампании был отнесен «страх, который нагнала Комиссия в процессе своей работы рядом уволенных сотрудников, что заставляет глубоко задуматься оставшихся». Однако нередко звучали и не столь радужные выводы.
Из отчетов местных комиссий видно, что работа только некоторых из них проведена «более или менее полно», большинство же ограничивалось сообщением об организационной работе (или только извещением о составе комиссий). Получалась «картина крайне халатного отношения к преподанным заданиям из Центра».
У местных комиссий находились, конечно, свои объяснения относительно столь скромных итогов работы. Так, 31 марта 1923 г. Курская губернская ведомственная комиссия указывала, что существенно затруднила работу «кампания открытой, а не секретной борьбы с взяточничеством», загнавшая сделки в подполье. В связи с этим комиссия предлагала продолжать работу в «совершенно секретном порядке». Зато в столь короткие сроки была выполнена только самая срочная работа – убран «наглядно ненужный элемент».
До своего роспуска в мае 1923 г. ведомственные комиссии проверили более 838 тыс. сотрудников государственных учреждений и предприятий в центре и на местах. В ходе чистки более 17 тыс. советских служащих были уволены (из них около 3 тыс. отданы под суд и 4 тыс. внесены в упомянутые выше списки). 25 мая 1923 г. СТО по докладу Бюро по борьбе с взяточничеством принял не подлежащее публикации постановление за подписью заместителя председателя СТО А.Д. Цурюпы, которым отмечалась успешная деятельность по борьбе с взяточничеством ведомственной комиссии при НКПС, удовлетворительная работа комиссий при ВСНХ, НКФ, НКПиТ, НКТ, РВСР, НК РКИ, НКЮ и НКЗдраве, слабая деятельность комиссий при НКВД и НКПроде и «совершенно неудовлетворительная деятельность» комиссий при НКВТ, Центросоюзе и НКЗеме.
Однако были извлечены и определенные уроки из прошедшей кампании. В частности, было предложено в связи с ликвидацией ведомственных комиссий создать при каждом учреждении специальные аттестационные комиссии, через которые пропускать всех вновь поступивших на службу сотрудников с надежным за них поручительством. И действительно, постановлением Оргбюро от 30 ноября 1923 г. при Учраспреде ЦК партии были созданы 8 ведомственных комиссий, в чью компетенцию входила проверка ответственных работников на степень их соответствия занимаемой должности. Также было решено провести во всех партийных организациях перепись всех ответственных работников, включая уездный уровень. Но, несмотря на все заверения властей об успехах борьбы с коррупцией, статистика преступности в 1920-е годы демонстрирует рост преступлений по должности и, особенно, взяточничества.