Outside looking in

Теперь о хрущёвской эпохе глазами иностранчега:

Из репортажа писателя Габриэля Гарсиа Маркеса о VI Всемирном фестивале молодежи и студентов, проходившем в Москве в 1957 г.

<…> Русская литература и кино с поразительной точностью отобразили жизнь, пролетающую мимо вагонного окна. Крепкие, здоровые, мужеподобные женщины — на головах красные косынки, высокие сапоги до колена — обрабатывали землю наравне с мужчинами. Они приветствовали проходящий поезд, размахивая орудиями труда и крича «До свидания»… В Киеве устроили шумный прием… самое удивительное в этом неописуемом энтузиазме было то, что первые делегаты побывали здесь две недели назад. Когда поезд тронулся, мы обнаружили, что на рубашках не хватает пуговиц, и было непросто войти в купе, заваленное цветами, которые бросали через окно. Казалось, мы попали в гости к сумасшедшему народу — даже в энтузиазме и щедрости он терял чувство меры.

<…> Москва — самая большая деревня в мире — не соответствует привычным человеческим пропорциям. Лишенная зелени, она изнуряет, подавляет. Московские здания — те же самые украинские домишки, увеличенные до титанических размеров… Чувство титанизма, навык массовой организованности, видимо, составляет важную часть психологии советских людей. В конце концов начинаешь привыкать к этому размаху… Очередь перед Мавзолеем — здесь покоятся тела Ленина и Сталина — в час дня, когда открываются его двери, достигает двух километров… В четыре вход прекращается, а очередь все такая же — на два километра. Более длинной очереди не допускает милиция.

<…> Но едва, подобно заблудшим овцам, попадали в круговорот чужой, незнакомой жизни, обнаруживали страну, погрязшую в мелочном бюрократизме, растерянную, ошеломленную, с комплексом неполноценности перед Соединенными Штатами… В Москву съехались любознательные со всех уголков Советского Союза. На ходу они изучали языки, чтобы разговаривать с нами, и дали нам возможность совершить путешествие по стране, не покидая Красную площадь. Другое преимущество фестиваля было в том, что в фестивальной суматохе, где невозможен милицейский контроль за каждым, советские люди могли высказываться более свободно… Простота, доброта, искренность людей, ходивших по улицам в рваных ботинках, не могли быть следствием фестивального распоряжения. Не раз с обдуманной жестокостью я задавал один и тот же вопрос лишь с целью посмотреть, каков будет ответ: «Правда, что Сталин был преступником?». Они невозмутимо отвечали цитатами из доклада Хрущева.

<…> Их радио имеет только одну программу, а газеты — все они принадлежат государству — настроены лишь на волну «Правды».

Однажды я увидел киоск, заваленный кипами «Правды», на первой странице выделялась статья на восемь колонок с заголовком крупными буквами. Я подумал, что началась война. Заголовок гласил: «Полный текст доклада о сельском хозяйстве».

<…> Если взглянуть объективно, никакая иная мораль не напоминает так христианскую, как советская… Мы спрашивали многих мужчин, можно ли иметь любовницу. Ответ был единодушным: «Можно, но при условии, чтобы об этом никто не узнал».

«Латинская Америка». 1988, №3, с. 87-98; №4, с. 90-107.